Впервые я услышал Леонарда Коэна четверть века назад, ещё не зная кто это, ещё студентом в московском общежитии, случайно по радио, и замер, заворожённый ритмом вальса, изысканной трагичностью мелодии, незнакомым мне хриплым мужественным сексуальным голосом, повторяющим «Oh, I want you, I want you, I want you…» и оттенённым потусторонним женским вокалом…

Потом я узнал, кто этот загадочный мужчина — англоязычный монреалец и потомок еврейского первосвященника, поэт и буддист, философ и любовник, и что это вольный перевод Лорки (есть клип, где Коэн поёт один, бродя по его дому). Я перевёл текст сам и прочёл множество переводов и их интерпретаций… Я сделал несколько пластических номеров, когда на сцену под эти звуки выходили красивые девушки — модели и актрисы (ах, он бы это оценил!)… Я много раз слушал эту песню, и она никогда не надоедала, каждый раз изящно захватывая, печально взлетая и ускользая в ритме вальса.

Коэн пел её часто с закрытыми глазами (чем он старше становился, тем больше вообще пел с закрытыми глазами), даже находясь рядом со своими красавицами — вокалистками (они всегда у него были потрясающе красивы и чувственны) — близко и не здесь, как воспоминание, повторяя как заклинание: «This waltz, this waltz, this waltz, this waltz…»

В этой записи звучит сладость и отчаяние уходящего и ушедшего, чувственная невозможность снова быть там, обострённая прощальным звуком трубы:

Прочтите этот текст — корректный и близкий к оригиналу перевод, чтобы глубже и яснее прочувствовать вальс:

В Вене есть десять хорошеньких женщин
Есть плечо, на которое ходит плакать Смерть
Есть вестибюль, где девять сотен окон
Есть дерево, куда прилетают умирать голуби
Есть кусок, вырванный из утра
Он висит в Галерее Мороза
Ай, ай, ай, ай
Прими этот вальс, прими этот вальс
Прими этот вальс с его зажимом на челюстях О я желаю тебя, желаю тебя, желаю тебя
На стуле с мертвым журналом
В пещере на кончике лилии
В неких коридорах, где не бывала любовь
На кровати, где потела луна
В крике, полном шагов и песка
Ай, ай, ай, ай
Прими этот вальс, прими этот вальс
Прими в свою руку его изломанную талию

Этот вальс, этот вальс, этот вальс, этот вальс
С его характерным дыханием брэнди и Смерти
Тянущим свой хвост по морю…

В Вене есть концертный зал
Где твой рот получил тысячу отзывов
Есть бар, где юноши перестали разговаривать
Их приговорили к смерти блюзовой тоской
Ах, но кто это карабкается к твой картине
С гирляндой свежесрезанных слез?
Ай, ай, ай, ай
Прими этот вальс, прими этот вальс
Прими этот вальс, он умирает который год

Есть чердак, на котором играют дети,
Где я скоро лягу с тобой
В мечте о венгерских фонарях
В тумане какого-нибудь сладкого дня
И я увижу, что ты приковала к своей печали
Всех твоих овец и снежных лилий
Ай, ай, ай, ай
Прими этот вальс, прими этот вальс
С его: «Я никогда не забуду тебя, знаешь!»

Этот вальс, этот вальс, этот вальс, этот вальс
С его характерным дыханием брэнди и Смерти
Тянущим свой хвост по морю…

И я станцую с тобой в Вене
Я приму обличье реки
Гиацинт будет дик на моем плече
Мой рот — на росе твоих бедер
И я похороню свою душу в альбоме,
Где будут и фотографии, и мох
И я сдамся разливу твоей красоты
Моей дешевой скрипки и моего креста
И ты передашь меня своим танцем
В омуты, которые разгоняешь на своем запястье
Любовь моя, любовь моя,
Прими этот вальс, прими этот вальс,
Теперь он твой. И это все, что есть.

(Автор перевода — Мира)

Около десяти лет назад, когда я понял, что жизнь проходит, гений может покинуть нас, и нужно, пока есть возможность, видеть и слышать его вживую, я начал ездить на его концерты по всему миру. И каждый раз он исполнял эту песню. С возрастом Леонард Коэн становился всё интереснее и глубже. Я часто повторяю, что он для меня был образцом, как можно достойно и красиво стареть. И я был свидетелем, как вместе мы становились старше: я, он и этот вальс…

Между этими записями — четверть века. То время, что я знал Леонарда Коэна. Это год, когда я достиг возраста, что был у него в момент нашего знакомства. Я как бы догнал того — пятидесятилетнего Коэна, но гений как отец уже уходил дальше от меня…

На своих концертах он стал исполнять вальс, подчёркивая ритм, пританцовывая, с лёгкой иронией, в диалоге со своим сверстником — гитаристом и на отрешённом расстоянии от прекрасной девушки, уже поющей вместо него и вместе с ним в финале песни (каждый раз в этот момент — мороз по коже). То, что он помнил и напоминал, становилось ещё дальше и всё более прекрасно недосягаемым… Этим вальсом он завершал основную программу и прощался с нами… Но ненадолго, потому что каждый раз публика вызывала его на «бис», и он пел снова и снова — уже другие знакомые и дорогие нам песни — устанавливая рекорды длительности концертов, в свои почти 80 лет неутомимо пробуждая наши воспоминания, чувства и надежды, что эта музыка и наша жизнь как память будут длится бесконечно…